— Что ты хочешь узнать обо мне? Я расскажу тебе все.
Она раздумывает в течение минуты, и я уже рисую себе в воображении ужасные вопросы, которыми она собирается меня пытать:
«Что ты чувствовал, когда убил в первый раз?»
«Почему у них заняло столько времени, чтобы освободить тебя, когда ты был в плену?»
«Как ты думаешь, родители любят тебя?»
«Почему они не боролись, чтобы не дать Организации заполучить тебя?»
«Скучаешь ли ты по своему брату?»
«Что произошло с твоей сестрой?»
Я втягиваю воздух, судорожно пытаясь понять, в каком направлении мне придется врать. Но это все необязательно. Потому что ее вопросы, наконец, озвучены. И все это выбрасывает меня из игры.
— Какой самый лучший подарок, который ты когда-либо получал? — спрашиваю я его. — Когда ты был маленьким ребенком. Потому что самый лучший подарок, который тебе достался в твоей взрослой сознательной жизни, — несомненно, я.
Я хлопаю ресницами, давая ему понять, что не злюсь на него. Я не пытаюсь его оттолкнуть. Мне просто необходимо чуть больше деталей о нем и его жизни. Я хочу узнать больше о его работе. Больше о том, скольких людей и как он убил. Знать, какой он в действии. Я не хочу упускать ничего из его жизни. Я не знаю, люблю ли его на самом деле, но он мне очень нравится. Очень. И понимание того, что он был со мной на протяжении всего этого времен, уже значит для меня многое. Это делает его больше, чем просто обычным парнем, с которым я познакомилась. Он парень, который знает обо мне многое. Знает о моей семье. И, несмотря на это, он все равно хочет быть рядом со мной, быть со мной.
Ну, или же… он использует меня, чтобы добраться до Ника. Что тоже может быть правдой. И разговор — это хороший способ все разузнать.
А у меня серьезные проблемы с доверием. Я это прекрасно знаю. Но с другой стороны, подбираясь ближе — становясь более близкими — я, в любом случае, добьюсь желаемого. Он смотрит на меня с явным недоверием во взгляде, когда я думаю об этом всем. Вероятно, борьба, которая происходит во мне, отражается на моем лице.
— Ну… — он прочищает горло, а затем замолкает так надолго, что я решаю подхватить и начать первой рассказывать, чтобы ему было немного полегче.
— Давай я начну. Хорошо? — Я склоняю голову к плечу и улыбаюсь, пока он обдумывает, что сказать. Я вижу по его лицу, он раздумывает над тем: быть ли ему честным или же солгать мне. Если я хочу получить что-то от него, то мне необходимо первой сделать шаг. Именно так это работает, так ведь? Убийцы привыкли реагировать на какие-то действия.
Поэтому я ложусь к нему на колени и начинаю рассказывать.
— Мой самый лучший подарок был не тот дурацкий розовый блокнот Hello Kitty, который ты мне подарил. — Его грудь заполняется кислородом, когда он глубоко вдыхает, я в свою очередь прикусываю нижнюю губу, в попытке сдержать улыбку. — Моим лучшим подарком была рыбка от моего брата. — Джеймс проводит своими пальцами по моим волосам, расчесывая их, и это чувствуется настолько прекрасно, что мне хочется прикрыть глаза и простонать в ответ. Но не сейчас. — Он всегда дарил мне какие-нибудь милые пустяки, например, дополнительный фрукт на завтрак, камни или морские раковины. Некоторое время он дарил мне кукол из кокоса… — Я так сильно улыбаюсь от этих воспоминаний, что практически позволяю грусти обосноваться во мне и разрушить момент. Но я отталкиваю ее подальше и думаю о том, какой счастливой он меня делал. — Это тоже были потрясающие подарки. Каждый подарок от него был потрясающим. Он полностью убирал всю волокнистую оболочку кокоса, оставляя только там, где делал брови куклам. И затем вырезал на кокосе лица. Так у меня были мама, папа, брат и сестра, сделанные из кокосовых орехов. Идеальная и полная семья. — Вздох срывается с моих губ, прежде чем я успеваю подавить его, и Джеймс очерчивает подушечкой пальца мои губы по контуру. — Это были отличные подарки. Но самый лучший был рыбка-лев.
Я смотрю на Джеймса, он качает головой в ответ и мягко улыбается.
— Он поймал тебе рыбу-льва?
Я киваю.
— Да, он поймал. Я была просто одержима ими. Помнишь, в тот день, когда мне исполнилось шесть, а тебе присвоили шестой номер убийцы, я рассказывала тебе, что люблю трогать их. И это правда. Каждый раз, когда я плавала под водой с трубкой, и рыбка проплывала мимо меня, я быстро протягивала руку и пыталась потрогать ее.
— И они совсем не жалили тебя? — спрашивает Джеймс, смеясь. — Они же ужасно ядовитые.
— Я знаю. Они жалили меня примерно четыре или пять раз. Мой отец был так зол, что, в конце концов, запретил мне плавать под водой с трубкой.
— Это было до или после самого лучшего подарка от Ника?
— До.
— Так Ник подарил тебе запретный плод. И тебе позволили оставить ее у себя? На корабле?
Я киваю, когда вспоминаю.
— Ага. У нас был отличный небольшой искусственный пруд. Нам было уже по двенадцать. Достаточно взрослые, чтобы заботиться о нем самостоятельно. Он был большой. Естественно, у нас был парень на яхте, кто на самом деле следил за ним. Но на тот момент мы с Ником чувствовали себя ответственными за что-то. Также у нас еще был еще иглобрюх.
— Не может быть, вот это да! — смеется Джеймс. — Яд иглобрюхих рыб тоже моя визитная карточка.
— Да, да, у нас была такая, — восклицаю я, пытаясь сесть и доказать ему, что все так и было. Но Джеймс принуждает меня вновь лечь к нему на колени, и мне очень удобно, чтобы сопротивляться его желанию. — Но затем произошло кое-что. Однажды, когда мы поднялись наверх, то обнаружили, что все наши рыбы были мертвы. О, боже мой. Я так рыдала из-за тех рыб. Никто не мог понять, что произошло. Мой отец был ужасно зол. Я не знаю точно почему, возможно, из-за того, что я плакала, как идиотка, дни напролет или же, потому что мы их держали там, где не полагается. Но после этого происшествия мы очистили пруд, а спустя пару недель оказались вблизи рифов, и Нику было разрешено поймать для меня новую рыбку.